Прощение лучше мщения
- Подробности
- Просмотров: 758
Прощение лучше мщения…
Давным-давно я где-то вычитал эти слова, но истинный их смысл становится понятен лишь с годами.
Помню, как доводил до моего разума эту великолепную мысль, облекая ее в простые житейские примеры, Василий Федорович Толкачев - скромный вдумчивый учитель труда сельской школы, участник Великой Отечественной войны, награжденный многочисленными орденами и медалями.
Будучи офицером, он участвовал в боевых действиях на Кавказе в 1943 году, бывал в сложнейших армейских переплетах. Я читал об этом в военных мемуарах, в которых приведена фотография Толкачева, рассказано подробно о его боевых подвигах.
Василий Федорович старательно внушал мне, молодому, ищущему свое место в жизни учителю мысль о том, что людям надо всегда верить, доверять им, в том числе и школьникам. А в качестве примера рассказывал о молодом бойце, который отличался крайне неспокойным характером, постоянно хулиганил и дерзил командиру. Это еще ничего, был этот солдат неисправимым мародером. То в дом или погреб к мирному населению влезет и все выгребет оттуда, то жестоко обидит кого-либо из местных жителей. Хотели его под трибунал за это отдать. Хуже того, у армейцев было скрытное желание во время очередного боя самим его застрелить - так сильно досадил всем!
Но Василий Толкачев, будучи командиром подразделения, в котором воевал нерадивый солдат, кропотливо воспитывал его, спорил о смысле жизни, напоминал о его престарелых родителях, живущих в глухой сибирской деревушке, на собрании призывал своих солдат снисходительно относиться к "бузотеру" - мол молод еще. И это оправдало себя.
Во время жесточайшего боя с немцами этот нерадивый боец, проявив необыкновенную находчивость и смелость, занял высоту и, строча из пулемета, выполнил свою боевую задачу, спас подразделение от верной гибели. За этот подвиг боец получил звание Героя Советского Союза.
- Хочешь верь, а хочешь не верь, - задумчиво сказал мне, закуривая сигарету, Василий Федорович, - вот что значит доверие к человеку, вот что значит простить его.
- Василий Федорович! А как же быть с бандитами, ворами и прочей нечистью? Их, что рекомендуете тоже прощать? - спросил я.
- Нет, их нужно наказывать. Причем строго! Но возможность исправиться надо давать каждому человеку.
Помнится мне, был и такой случай, подтверждающий верность суждения о том, что прощение лучше мщения.
Мой друг детства из скромной семьи, когда во время учебы в училище был направлен на сельхозработы, принял участие в жестокой драке с сельскими ребятами. В горячке он вынул из кармана нож и ударил им одного парня. Ранение нанес-то несильное, но шуму было много. Курсант уже смирился с тем, что его отчислят из училища - прощай карьера военного, да еще и под суд отдадут.
Но выручила его мать. Узнав обо всем, она, простая сельская учительница, поехала к родителям раненого парня, во всем покаялась за сына, дала денег на лечение. Словом, курсанта простили, не стали возбуждать уголовное дело против него - о, русский характер!
Много лет я не знал, как сложилась у него судьба - велика Россия-матушка. А совсем недавно узнаю: военная карьера у моего друга детства сложилась просто блестяще. Теперь он боевой генерал-лейтенант, занимает очень высокий пост в армии.
А если бы в пору юности его не простили?
И таких примеров можно привести немало. Я не могу не вспомнить более подробно еще об одном случае, который произошел в мои студенческие годы.
Не знаю, чем я приглянулся ребятам, учившимся на курс-два старше меня - может быть, своей горячей любовью к поэзии и мечтательностью, за что меня даже окрестили "Сонный мальчик", - но в начале учебного года старшекурсники пригласили меня жить вместе с ними на первом этаже студенческого общежития в комнате № 5.Кроме меня, там было еще три Володи. Имена у них одинаковые, а характеры совершенно разные. Я был скромным, старался не выпячиваться, и все мы четверо вскоре крепко сдружились.
Однажды ранней осенью один из наших друзей Володя Гончаров где-то задержался и не пришел в общагу, и мы, немного - подождав его, легли спать.
Надо сказать, что Гончаров родился в интеллигентной семье (отец - чиновник: мать - учительница), учился отлично, был заядлым философом и спорщиком, ругал Брежнева, хотя имел довольно мягкий характер, - некоторые его жизненные сентенции запомнились на всю жизнь и сейчас стоят как будто у меня у меня в ушах. Гончаров не злоупотреблял алкогольными напитками, не курил. Но была у него слабость - уж очень любил проволочиться за какой-нибудь студенткой, особенно с факультета иностранных языков. Иногда он приводил их в нашу комнатку, чем-то угощал, говорил изысканные комплименты, восторгался очередной своей избранницей. Словом, у него можно было поучиться ухаживанию за девушками.
Около часа ночи в окно нашей комнаты тихо постучали. Я отодвинул штору. За окном стоял Гончаров и тихим вкрадчивым голосом сказал:
- Открывай, я в окно влезу! А то там сегодня капризная вахтерша дежурит!
Открыв окно, мы увидели, что наш друг не один. Рядом стояла девушка. Мы помогли им забраться в комнату.
Гончаров и его подруга были в состоянии легкого подпития, он, как всегда, галантно ухаживал за девушкой. А мы пожирали ее своими глазами - ночная гостья была красива, стройна, хорошо одета. Перехватив наши липкие взгляды она представилась:
- Альбина Кравецкая, парикмахер!
- Какая вы красивая! - со вздохом произнес Вова Пулатов - тоже понимающий толк в женском поле. Он имел женоподобное лицо, активно сотрудничал с институтской газетой "Народный учитель" или как ее называли студенты "НУ" и с газетой какого-то района.
- А вы полячка? - спросил еще один обитатель нашей комнаты Володя Стрыгин.
- Всего лишь наполовину! Поляки были по отцовской линии.
Я деликатно промолчал и первым улегся в постель. Вскоре это сделали и все другие.
Близкое присутствие обаятельной женщины щемяще волновало, я долго ворочался на кровати, не мог уснуть. Так же, видимо, не могли уснуть Пулатов и Стрыгин. Любовники долго о чем-то шептались, а потом стали разговаривать громко, ссориться. Вскоре стало ясно, что у Кравецкой и Гончарова ничего не получится, и последний включил свет.
Альбина сидела, укутавшись в одеяло, на кровати, а Гончаров лежал спокойно рядом, будучи одетым в синие семейные трусы.
- Альбина, ты почему не хочешь удовлетворить нашего друга? - спросил Стрыгин и продолжил, - У тебя есть любовник?
- Любовника у меня нет, да я в нем и не нуждаюсь - я фригидная. Половая близость с мужчиной не доставляет радости.
- Так, что же ты никогда и ни с кем не спала? - поинтересовался Пулатов.
- Почему же? Недавно я была на Черном море. За мной ухаживал армянин. У нас с ним было все.
- А почему вы ему уступили, а Володе нет?
- Все просто. Я люблю, чтобы за мной долго ухаживали, люблю внимание, ласку. А не так, чтобы с места в карьер.
- Давайте сделаем так, - не унимался Гончаров, - мы все по очереди переспим сейчас с вами, а вы по десятибалльной системе оцените нас как мужчин!
- Нет! Я лучше попозирую вам! У вас есть фотоаппарат?
Найти фотоаппарат с заряженной пленкой было делом одной минуты. Пулатов слыл еще и хорошим фотокором. Увидев "Зенит" в его руках, Альбина сбросила с себя одеяло, встала на кровати и стала картинно принимать различные позы.
Все мы, разинув рты, любовались ее красивой фигурой, лицом, высоко поднятыми грудями, лобком с курчавыми волосами. А Пулатов все щелкал и щелкал затвором фотоаппарата.
Потом мы долго разговаривали о взаимоотношениях мужчин и женщин, о пользе предварительных ласк, о том, как трудно стало найти себе спутника или спутницу жизни. Под утро уснули.
А на следующий день Пулатов в институтской фотолаборатории напечатал ворох снимков. На всех была изображена голая Альбина в различных, порой и в немыслимых, позах.
Вечером в нашу ночлежку сбегались студенты, все пристально рассматривали, смачно комментируя, фотоснимки голой Альбины Кравецкой.
Никто из нас и не подумали о грозящей опасности, хотя и знали, что в общаге полно стукачей.
Дня через три грянул гром. Нам сообщили, что о ночном визите Кравецкой, а главное о сделанных фотоснимках, узнали в деканате и что там грозят расправой за безнравственное поведение и распространение порнографии.
А потом мы часа три столбами стояли на заседании комитета комсомола. На нем присутствовал секретарь партийной организации института Василий Царев. Вначале был детально допрошен Гончаров, а затем досталось сполна и нам, обитателям комнаты № 5 студенческого общежития. Тут всем нам толково объяснили, как плохо мы поступили и какой грязью облили институт. Порой мне казалось, что о наших проделках заговорят даже зарубежные радиостанции.
Самое интересное было в том, что незадолго до этого заседания я на каком-то комсомольском собрании слегка покритиковал секретаря комитета комсомола института Петрову и она, припомнив это, в первую очередь предложила меня исключить из института, хотя я был самый малозаметный человек во всей этой истории с Кравецкой.
Кончилось заседание тем, что всем нам объявили по выговору, а кроме того решили ходатайствовать перед ректоратом об исключении из института Володи Гончарова.
Через несколько дней состоялось институтское комсомольское собрание, на котором рассматривался вопрос о нашем поведении. Но все свелось в основном к одному вопросу - за что исключать из института Гончарова. Студенты его решительно поругали. Собрание длилось долго, было похоже на шипящую яичницу на горячей сковороде и закончилось ничем: никакого решения принято не было.
Но Володю Гончарова из института все же вскоре исключили.
А через месяц с небольшим ректор его простил и своим приказом восстановил на заочном отделении.
Что послужило причиной этого, я не знаю. Может быть, искренние слова раскаивания провинившегося. А может быть, что-то иное…
Во всяком случае через несколько месяцев к нам в институт приехал проверяющий из министерства, на чем-то поймал ректора, и вскоре он написал заявление об уходе. Все, а не только злые языки, говорили, что сгорел ректор на амурных делах.
Длительные годы я не знал, чем занимается Гончаров, слышал будто бы он работал в системе профтехобразования.
Лет через двадцать после окончания института Владимир Стрыгин, уже работавший председателем горисполкома, позвонил мне и сказал:
- Ты слышал, наш друг Вовка Гончаров - депутат госдумы?
- Не может быть, мы ведь всех своих депутатов знаем!
- Нет, это правда! Он давно уже живет в Подмосковье и баллотировался оттуда.
- Ну, что же, большому кораблю - большое плавание. А помнишь?..
- Не надо об этом! - оборвали меня на другом конце провода.
А позже я узнал, что депутат Государственной Думы Владимир Гончаров был защитником Белого дома во время его расстрела в 1991 году, баллотировался в госдуму на второй срок.
А три года назад я сам увидел на экране телевизора выступление своего институтского друга, доктора философских наук Владимира Николаевича Гончарова.
Я плохо помню то, о чем он говорил. Но хорошо запомнил, как показывал телезрителям несколько хорошо изданных в Москве детских книжек, которые написал он уже в зрелом возрасте.
После этого уже точно знал, что прощение лучше мщения.